[34436,
ОЛП-2, МОСКАЛЕНКО Иван Андреевич, 62 года:
11(24 н.ст).09.1880 - 19.06.1942 ]
Прибыл
в Вятлаг НКВД СССР
30.10.1940 г. Котласским этапом.
Находился
в ОЛП № 1,2.
Умер
19.06.1942 г. в лазарете 2 лагерного пункта
от сердечной недостаточности, истощения,
старческой дряхлости. Захоронен
21.06.1942 г. на кладбище 2 лагерного пункта.
Потомки
о. Иоанна на 1937 год (из дела) «сын Федор
35 лет, работает в Астрахани учителем,
дочь Мария 31 г. Замужем за Зябловым,
бух., дочь Валентина 28 лет, замужем за
Емельяновым, бух., работает в Астрахани,
дочь Надежда 25, в Астр., бух., дочь Екатерина
23 г., в Астр. Учится, сын Владимир 16 л.,
живет со мною, дочь Милитина 17 л.»
Реабилитирован
в 1989 г.
[АРЕСТ
Астраханская область, Енотаевский
район, село Енотаевка
РОЖДЕНИЕ
в слободе Владимировке (ныне г. Ахтубинск)
Енотаевского уезда Астраханской
губернии]
Хроники подвига. Т. Попова
ИСПОВЕДНИКИ ЕНОТАЕВСКИЕ: ХРОНИКА ПОДВИГА
Часть I. Миссионер и чекист
Вера укореняется в нас через благочестие и претерпение испытаний, и если она не породит в тебе дух преданности и жертвенности во имя Христа, знай, что ты ещё далёк от истинной Божественной Веры.
Август 1937
Карьера Владимира Семеновича Балакирева складывалась неплохо. Шел второй месяц, как он назначен начальником райотдела в захолустное астраханское село Енотаевск, стоящее в цепи казачьих станиц, среди песка калмыцких степей, на тракте вдоль берега Волги, в месте легендарной древней столицы Золотой Орды, на полпути от Астрахани к областному центру. На полпути к карьерным высотам был и сам 35-летний Балакирев. В транспортном отделе УНКВД Сталинградской области он 8 месяцев отработал при Ягоде[1] начальником отделения[2], а со сменой наркома и перетряской кадров на 9 месяцев был понижен до оперуполномоченного. При реорганизации транспортных отделов[3] его перевели в Енотаевск начальником райотдела. Попав в поле зрения самого Ежова[4], он сразу сумел отличиться. В находящемся в 10 километрах от райцентра селе Владимировке удалось раскрутить дело о пожаре на колхозном току, который бригадир не сумел потушить. «Замели» 19 человек, включая 60-летнего священника Михаилоархангельской церкви[5] Александра Троицкого. Этот «поп», бывший учитель-народник, вернувшись два года назад после трехлетней отсидки и обнаружив во Владимировке лиц, увильнувших от репрессирования и отправки на «хутор Лещев»[6], сколотил из них «контрреволюционную группу», захватившую все «командные высоты» в колхозе «Октябрьская Революция»[7]. «Диверсии экономические» они сочетали с идеологическими:
«Распространяли среди колхозников провокационные слухи о предстоящей войне и гибели Сов. власти, проводили к/р агитацию по проводимым решениям партии и правительства, выступая в защиту бандитов – Зиновьева, Троцкого, Тухачевского и др., дискредитируя вождя народов»[8].
Использовали трудности в колхозах, где
«имеют место факты опухания, употребления в пищу различных суррогатов и заболевания колхозников от недоедания... колхозники группами отказываются от выхода на работу... ежедневно собираются около зданий правлений и настойчиво требуют выдачи хлеба из семенных фондов... приняло широкие размеры неорганизованное отходничество колхозников в города... случаи самоликвидации колхозов... отмечается распродажа и убой скота...».
Доходит до высказываний типа:
«Надо собраться всем и потребовать хлеба, сейчас только так нужно действовать – всех не пересажают» или «Партия потеряла авторитет среди крестьянства, она сознательно морит народ голодом. Вместо хлеба колхозники получают суррогат, чтобы скорее вымирали»[9].
Это напоминало ситуацию в марте 1930 года, когда Владимировка была центром восстания в районе. 2 марта 1930 года в газете «Правда» вышла статья И. Сталина «Головокружение от успехов», возложившая ответственность за насилие во время коллективизации на местные власти[10]. Словам вождя поверили, и через неделю началось антисоветское брожение в прилегающих к райцентру селах на почве перегибов в колхозном строительстве, переросшее в восстание. Двое суток окруженное окопами село не могли взять бойцы ОГПУ. А руководил восстанием... один из организаторов колхоза, предсельсовета и коммунист. Было проведено собрание и вынесены решения возвратить отобранные у кулаков дома, требовать возврата выселенных уже кулаков, выгнать и «раскулачить» бригадиров, разделить по едокам семенной фонд[11]. 60 партийцев и рабочих, присланных для раскулачивания, против 3000 восставших ничего не могли поделать и бежали, отстреливаясь, побитые, в райцентр. Но и в Енотаевске в связи с арестом ночью 8 кулаков по набату собралась и осадила опергруппу тысячная толпа, требуя освободить кулаков и вернуть им имущество, – пришлось чекистам стрельбой охладить их пыл, уложив одного насмерть. 15 сел одно за другим тогда восстали в районе[12].
За участие в восстании был тогда арестован староста енотаевского собора Тихон Мозговой.
До статьи Сталина за такое же восстание в селе Началово под Астраханью к расстрелу с конфискацией имущества был приговорен каждый четырнадцатый житель[13].
Теперь пришло время добить затаившихся врагов.
21 августа поп Троицкий признал вину в антиколхозной агитации[14] и признался, что создал к/р организацию[15]. Победные итоги борьбы с подследственным Балакирев резюмировал так:
«Священник ТPОИЦКИЙ, в свою очередь, был тесно связан со священником Енотаевской церкви МОСКАЛЕНКО, посещал его квартирy и полyчал указания о дальнейшей к/p деятельности, ставя своею целью вербовать колхозников в церковные советы для к/p и подрывной работы в колхозах»[16].
Владимиру Семеновичу в его звездный час партия поставила задачу, отлитую в строки секретного приказа НКВД № 00447 (два нуля перед номером приказа означают, что он исходил лично от Сталина), который 30 июля 1937 года был подписан, а 5 августа начал исполняться. От медленного удушения Церкви отказались, когда перепись населения 6 января 1937 г. выявила религиозность 2/3 сельского и 1/3 городского населения страны. В мае-июне 1937 г. высшее руководство СССР по инициативе Г. М. Маленкова и Н. И. Ежова рассматривало возможность окончательного запрета Церкви, с последующим ее уничтожением[17]. Однако не решились, опасаясь ухода Церкви в подполье. Надо было обезглавить вначале церковников, и групповое дело во Владимировке было «в тренде» – удалось зацепить авторитетного среди церковников попа Москаленко из находящегося неподалеку от райотдела Троицкого собора.
Москаленко уже арестовывали в 1932-м году, но тогда посадить не получилось. А надо было – умеет группировать массу вокруг себя и ухитрился сделать так, что весь церковный совет собора – сплошь из колхозников. Личность заметная – на хорошем счету у архиереев. Если удастся получить признательные показания, то нити потянутся к архиерею и всему окрестному духовенству, поскольку Троицкий показал, что приезжают к Москаленко священники даже из станиц Ветлявинской и Замьяловской, а это на 70 километров к северу и югу от Енотавска, и верующие со всего района. За дело областного масштаба – и награды будут соответствующие. Тем более что искать не надо, все имена давно известны – староста Мозговой, ктитор Гуськов, член церковного совета Ковалев, да и ктитор Казанской кладбищенской церкви Шагин часто ходит в собор. Хитро действует Москаленко, через активистов – не дали закрыть Троицкий собор, сумели собрать по селу три сотни подписей. Но признание Троицкого накануне Успения решило судьбу Москаленко:
«Москаленко дал мне задание о вербовке колхозников в члены церковного совета, ‟как это делаю я и другие священники”, – говорил он... при встречах разговоры к/р содержания. Москаленко обычно в резкой форме критиковал колхозы, которые довели крестьян до разорения и нищеты. Работают много, а голодают и ходят раздетые. Говорил также, что ничего ведь нет при Сов. власти, не то что раньше жил народ при царе, всего было вволю и каждый человек был сам себе хозяином[18]».
Арест обоснован: «лично осуществлял веpбовкy к/р настроенных лиц в к/р организацию и проводил к/р вредительскую организацию»[19] – пора. Только после Успения, не в праздник, чтобы не было возмущения в народе (ср. Мк. 14, 2).
Сентябрь 1937
Если скажу вам, вы не поверите;
если же и спрошу вас,
не будете отвечать Мне и не отпустите Меня
если же и спрошу вас,
не будете отвечать Мне и не отпустите Меня
(Лк. 22, 67–68)
В среду, 2 сентября, отец Иоанн Москаленко был арестован[20]. Обыск[21] в его доме, произведенный помощником оперуполномоченного Дудкиным, мало что дал следствию – паспорт и выписку из метрической книги, 8 листов переписки. Еще изъяли «4 церковных антиминса с шелковыми ‟элитонами” и разноплановые книги: вопросник А.Раевского «К теории историко-материализма» Н.Бухарина, учебник наставника по Закону Божьему, две Библии с путеводителем, два двухтомника Библейской истории, 4 книги Евангелия, одна Псалтирь и сборник произведений Пушкина старого издания».
Первый допрос[22] в день ареста, проведенный лично Балакиревым, содержал три обвинения и три отказа:
«Вопрос: Вы арестованы за к-р деятельность. Расскажите об этом четко следствию.
Ответ: Контр-революционной деятельностью я не занимался.
Вопрос: Вы говорите неправду, следствие требует о даче правдивых показаний.
Ответ: Я говорю следствию только правду.
Вопрос: Следствие располагает материалами, что вы являлись членом к-р организации и проводили к-р деятельность. Намерены ли вы об этом рассказать?
Ответ: Членом к-р организации я не состоял, и к-р деятельностью я не занимался».
Балакирев в точности, хотя и формально, исполнял четвертый пункт оперативного приказа № 00447[23]. В органах НКВД царила жесткая дисциплина, и если в оперативном приказе сказано, что в деле должен быть один протокол допроса, – он должен был быть. Хотя это чистая формальность.
Руками чекистов коммунисты боролись с Церковью. Но де-факто князь мира сего их руками изгонял Бога из своих владений
Главное не то, о чем говорят протоколы допросов, а то, о чем они умалчивают. Руками чекистов коммунисты боролись с Церковью как общественным конкурентом. Но де-факто князь мира сего их руками отнимал у Церкви священников, совершителей Причастия Христу, уничтожал возможность Евхаристии – изгонял воплотившегося Бога из своих владений. Потомки увидят из оставленных им документов только внешнюю, земную часть страшной битвы слуг сатаны с Божьими служителями. И реабилитация жертв еще более усилит «приземленный» взгляд на это сражение, уравнивая героев и предателей.
В директиве 3 июля нарком предписал подлежащих репрессированию «подразделить на две категории: первую – наиболее враждебные элементы, подлежащие аресту и расстрелу в порядке административного проведения их дел через тройки; вторую – менее активные, но все же враждебные элементы, подлежащие высылке»[24]. Москаленко подлежал «направлению в Астраханскую тюрьму по 1-й категории»[25].
Текст протокола первого допроса о. Иоанна МоскаленкоЗа отведенную на следствие неделю борьбы поп не сдался – и протокол не подписал. На втором протоколе[26] 10 сентября подпись Дудкина – Балакирев свидетельство своего поражения подписывать не захотел.
«Вопрос: Вам предъявлено обвинение по ст. 58 п. 9, 10 и 11 УК РСФСР, признаете себя виновным в этом?
Ответ: Нет, виновным себя в предъявленном мне обвинении по ст. 58 п. 9, 10 и 11 УК РСФСР я не признаю.
Вопрос: Ваше запирательство бесполезно, следствие требует правдивых показаний!
Ответ: Показать ничего не могу т.к. ничего не знаю.
Вопрос: Вы лжете, следствие требует рассказать правду!
Ответ: Я говорю только правду.
Вопрос: Вы упорно не хотите давать следствию показаний, стараетесь скрыть от следствия известную вам к.р. деятельность. Расскажите честно!
Ответ: Показаний давать не буду, т.к. ни в чем ни виноват.
Вопрос: Вы снова лжете, следствие требует прекратить запирательство и дать чистосердечные и правдивые показания!
Ответ: Показаний не дам, т.к. к.р. деятельностью не занимался.
Москаленко от подписи отказался».
Второй допрос оИМ 10 сентября 1937 годаОтказ от подписи – единственный след личности подследственного. Многозначительные восклицательные знаки в этой бумаге заставляют задуматься – что перенес за эту неделю о. Иоанн и почему в деле больше нет его подписей... Его современник и тезка, гораздо более известный в Церкви отец Иоанн [Крестьянкин – прим. ред.], каждый день поминал своего следователя в молитвах: «Он все пальцы мне переломал!» – с каким-то даже удивлением говорил батюшка, поднося к подслеповатым глазам свои искалеченные руки.[27] Сломанными пальцами не подпишешь.
«Иди и буди!» – миссия как смысл жизни
Человек, который не видит ничего, кроме своей идеи, и никогда не пытается даже понять точку зрения других, никогда не сможет стать проповедником Евангелия Христова[28].
архим. Ианнуарий (Ивлиев)
Священник Иоанн Москаленко в молодостиВстречая в подвале Енотаевского РО НКВД свой 57-й день рождения, священник-миссионер Иоанн Москаленко, вероятно, думал о том же, о чем тысячелетием раньше думал Иоанн Предтеча, первый миссионер Христа, в подвале крепости Ирода. Оглядываясь на прожитые годы, хотелось знать, что жил и умирает не зря... Наверняка вспоминалась[29] ему родная соломеннокровельная слобода Владимировка, что растянулась и разбросалась по волжским отмелям, беспорядочно взобралась на пологие холмы, перебросилась через крутые яры. Кроме изб, на берегу везде какие-то бугры, пирамиды, одни буровато-серые, другие – белые как снег. Это Баскучанка: бурые горбы – это прошлогодняя соль, а белые – новая. Когда ее вес определит акцизный чиновник, соль грузят в баржи. Столетие спустя слобода Владимировка превратилась в город военных летчиков Ахтубинск. А в XIX веке подвоз соли на волах от Баскучанского озера к Волге был главным промыслом выходцев с Украины, заселивших Владимировку, напоминающий им чумачество. Крестным для своего новорожденного Иоанна крестьяне слободы Владимировки Андрей Москаленко и его законная жена Татьяна Семенова выбрали крестьянина из Воронежской губернии слободы Бутурлиновки[30], заселенной выходцами из Малороссии. Вероятно, из Воронежских степей род Москаленко не побоялся продолжить кочевой путь в степи астраханские, где летом зной, мошкара и комары, а зимой – сильные морозы с ветрами. Как показала история, дух мужества и решимости предков-первопроходцев не оскудел в братьях Георгии и Иоанне Москаленко.
Пристань Владимировка (соляная)
В слободе Владимировке кипела жизнь – там находилось волостное управление, две церкви[31], 2 кирпичных завода, 11 кузниц, пожарный обоз, 4 питейных заведения, 3 хлебных магазина, 140 ветряных мельниц, 3 маслобойных завода. Слобода при 6500 жителей быстро разрасталась[32]. Проводились еженедельные базары. Была библиотека. К волости относились несколько близлежащих сел – Батаевка, Успенка, Петропавловка и Покровка.
Здесь Иван закончил двухклассное миссионерское училище[33], с юности оказавшись среди опекаемых Астраханским миссионерским Братством, формирующим свой кадровый резерв из выпускников миссионерских училищ – лучшие из них становились учителями, а потом вступали в церковный клир. Таким миссионерам не надо было «идти в народ», они сами были частью народа.
Впервые эту идею воплотило в жизнь возникшее по инициативе снизу Вятское миссионерское Братство Святителя и чудотворца Николая[34], успешно используя выпускников миссионерской школы в среде старообрядцев, наглухо закрытой для штатных священников государственной Церкви. Эту же тактику успешно применял впоследствии сам о. Иоанн, когда церковной общине новое безбожное государство противопоставило атеистическую общину – колхоз. Он хорошо понимал дело, будучи сам призван к миссии таким же образом.
8 ноября 1899 года, в 19 лет, Иван венчался с 17-летней Агриппиной Константиновной Краморенко в Михаило-Архангельской церкви[35]. 21 февраля 1902 года в семье молодых родился первенец Федор. Крестным его стал брат Агрипины – учитель Николай. К этому времени у волостного писаря Ивана уже была жизненная стабильность и неплохие перспективы для карьеры. Однако душа его желала больше, чем предлагал провинциальный стандарт времяпрепровождения: карты, водка, сплетни[36].
Время от времени прибывали ссыльные из столиц, миссионеры революции. Но Ивану повезло, в юношеский период «бури и натиска» его привлекали совсем иные сильные личности и путь, о которых потомки будут догадываться по скупым сообщениям о деятельности церковных миссионеров на страницах «Астраханских епархиальных Ведомостей»[37].
Астраханское приграничье манило к себе самых разных пророков и проходимцев удаленностью от центра и присущими населению края в целом свободомыслием и радикализмом[38]. Раскольники чувствовали себя уверенно, их организованные религиозные общины имели храмы, молитвенные дома, традиции. В одном из староверческих сел была даже своя богадельня. Были даже подземные катакомбы, напоминавшие пещеры Киевской лавры. Яркими, незаурядными были лидеры раскольников. Им противостояли не менее яркие личности, внедряемые миссионерами в среду сектантов. Потомки первопроходцев и отношения с Богом хотели строить по-своему – и Церковь ответила им через священников-миссионеров и их помощников. Об этой борьбе можно написать увлекательную приключенческую повесть[39].
На дельте Волги. 1880-е
В конце октября 1903 года Иван был таким помощником священника Ф. Лепова в поездке по селам волости со знаменитым 52-летним миссионером Алексеем Егоровичем Шашиным[40], который в юности уклонился на 3 года в раскол Спасова согласия и хорошо знал сектантов изнутри. Иван учился говорить с людьми на языке современности – и до конца шел этим путем, осваивая советский новояз: среди изъятого – вопросник А.Раевского «К теории историко-материализма» Н.Бухарина.
Следующий год стал переломным – 2 ноября 1904 г. Иван стал псаломщиком в церкви с. Батаевка[41], неподалеку от волостного центра. Через 2 года, в 1906-м г., он уже диакон. На семейном фото – двухлетний сын Федор и родившаяся 29 мая дочь Мария, которую внуки о. Иоанна вспоминают как добрую и ласковую тётушку; она была медицинской сестрой в поликлинике водников в Астрахани.
Марию крестила матушка Мария Соколова, жена священника с. Батаевки. Крестным был брат – Георгий Андреевич Москаленко.
Диакон Иоанн Москаленко с супругой Агриппиной и детьми Федором и Марией, 1906 годВряд ли можно было тогда предположить, как сильно разойдутся пути братьев. Спустя 12 лет Георгий станет диктатором уездного масштаба, когда в июне 1918 года появится Декрет о создании в селах комитетов бедноты с исключительными полномочиями проводить конфискации продовольствия и распределять товары, поскольку избранные селянами местные Советы не устраивали большевиков. Крестьяне обрели полную свободу, и попытки центральной власти ограничить ее, например, налогами или сдачей хлеба по твердой цене вызывали откровенное неприятие. «Во многих местах отношение к советской власти враждебное», – отмечалось в докладной записке в Москву в июле 1918 года[42], когда в Енотаевске произошел военный переворот, осуществленный военным комиссаром Москаленко. Недовольный составом ряда местных Советов, инициативный комиссар решил их разогнать и ввести военное положение. Председатель уездного исполкома отменил это решение. Москаленко арестовал его[43], после чего разогнал IV уездный съезд Советов, и часть его делегатов тоже арестовал. Вслед за этим в августе-сентябре в Енотаевском уезде было принудительно ликвидировано значительное число волостных и сельских советов, ввиду «преобладания в них кулаков». Социальная цена решения оказалась непомерно велика.
Попытка создания комитета бедноты в богатом садоводческом селе Сасыколи[44], со всеми вытекающими из нее последствиями в виде конфискаций и реквизиций, была воспринята крайне отрицательно. После того как комбед обложил жителей контрибуцией в 423 000 руб.[45], сельчане напали на местных коммунистов. Осмысление жизни крестьянами явно отставало от ее движения: «когда в начале революции у власти были большевики, было все хорошо. Теперь же, когда коммунисты, стало хуже. И поэтому в деревне родился лозунг: бей коммунистов – да здравствуют большевики!»[46] Такое же выступление произошло в находящемся в 35 км южнее селе Харабали. В оба села был выдвинут Енотаевский конный отряд военкома Москаленко. Подавлению выступлений способствовал продвигавшийся по железной дороге в Астрахань «Ленинский полк», сформированный в основном из балтийских матросов. 1 сентября, во время перевыборов исполкома Совета села Пироговки Енотаевского уезда, были убиты Георгий Москаленко и заместитель председателя Астраханского губисполкома Фомин. Перевыборы происходили конфликтно, и двое советских работников были застрелены прямо в зале заседания. Фомин погиб сразу, а Москаленко успел пробежать за убийцей 40 метров, пока не упал замертво. Преступник скрылся на лошади, подведенной его братом, а вот брату не повезло – его растерзали на месте[47]. Вскоре в уезде была введена диктатура партийных ячеек РКП(б) и набранных из случайных людей комбедов. Многие села были объявлены на особом положении, сходы запрещались, и власть принадлежала теперь военным комиссарам[48]. Через полгода никем не избранные комбеды были преобразованы в Советы. Продолжение последовало уже в самой Астрахани, где «рабочая» власть в конце февраля 1919 года под руководством Кирова сократила для населения мизерный паек, сознательно спровоцировав протестный митинг рабочих 10 марта с последовавшим его расстрелом и вакханалией бессудных казней. Эту трагедию усмирения Кировым астраханских рабочих советские историки искусственно соединили с подавлением параллельно происходившего белогвардейского мятежа[49]. Правда здесь только в том, что коммунисты уничтожали всех без исключения противников своей диктатуры.
Коммунисты уничтожали всех без исключения противников своей диктатуры
После подавления мартовского выступления рабочие были сломлены, и в селах выборы местной власти представляли собой фикцию. Обстановка была такой, что, по впечатлениям предгубисполкома, «когда в мае я прибыл в Енотаевский уезд, было странным главным образом то обстоятельство, что советскую власть кляли даже бедняки...», у которых «брали последнюю одежду или отбирали скот, прибегали к насилию или угрозам (обещали рвать ногти или выдергивать волосы, посадить в холодный подвал в одном нижнем белье – и это последнее приводилось в исполнение)»[50]. Страшное настало время «беспредела» военкомов: «в Тишково ячейка компартии приняла решение распустить Совет и объявить партийную диктатуру. Основанием послужило ведение священником Блаховым уроков Закона Божьего, чему не противился местный исполком. В итоге военком Гордеев арестовал председателя Совета, священника и еще десять человек»[51].
Енотаевский уезд до 1922 года картаГеоргий Москаленко не дожил неделю до постановления СНК «О красном терроре» и не успел принять в нем участие. Парадокс революции: крестный дочери священника-миссионера – воинственный коммунист-диктатор. Во многих семьях творилось подобное. Например, в уездной власти Георгия сменил... внук настоятеля Троицкого собора, известного местного подвижника и общественного деятеля Иконицкого, также подавшийся в революционеры. Об этой внутренней духовной брани, предшествовавшей катастрофе, писал епископ Вятский и Слободской Никандр (Феноменов) (1872–1933):
Пусть ноги устали, болит твоя грудь,
И спину ты можешь едва разогнуть,
И пусть бы хотелось тебе отдохнуть,
Работы так много еще впереди, –
Иди и буди!
И спину ты можешь едва разогнуть,
И пусть бы хотелось тебе отдохнуть,
Работы так много еще впереди, –
Иди и буди!
Иди и буди ты уснувших людей,
Скажи им, что враг среди Божьих полей,
Их хочет засеять травою своей,
Когда лишь разбудишь, тогда отойди, –
Иди и буди!
Скажи им, что враг среди Божьих полей,
Их хочет засеять травою своей,
Когда лишь разбудишь, тогда отойди, –
Иди и буди!
Иди и буди равнодушных людей,
Глаголом их жги вдохновенных речей,
Зови их к подножью святых алтарей,
Буди равнодушных, их сна не щади.
Иди и буди!
Глаголом их жги вдохновенных речей,
Зови их к подножью святых алтарей,
Буди равнодушных, их сна не щади.
Иди и буди!
Пока еще враг ожидает зари,
Пока не погасли совсем алтари,
Пока не свалился – иди, говори.
Работы так много еще впереди, –
Иди и буди!
Пока не погасли совсем алтари,
Пока не свалился – иди, говори.
Работы так много еще впереди, –
Иди и буди!
«Религиозность проявилась у нас только в раскольнических сектах, столь противоположных по духу своему массе народа и столь ничтожных перед нею числительно»[52], – считал Белинский, в письме Гоголю упрекая Церковь: «она всегда была опорою кнута и угодницей деспотизма». За сто лет до этого были сказаны грозные слова святым Тихоном Задонским: «Христианство незаметно удаляется от людей, остается одно лицемерие, и плодами этого лицемерия будет то, что предвижу: все здание Церкви нашей падет, и падение его будет внезапное и великое».
Сейчас деятельность о. Иоанна именуется катехизацией, и проблема привлечения (возвращения) в Церковь живых духом людей стоит не менее остро, чем во времена Астраханского миссионерского Братства, по ходатайству которого 23 октября 1908 г. диакон Иоанн был рукоположен во священника в находящееся в 218 верстах от Астрахани село Пришиба Енотаевского уезда, где жили 4 тысячи православных и 80 раскольников[53], к недавно выстроенной Покровской церкви[54]. Там он прослужил почти два десятилетия, до закрытия храма, при коллективизации превращенного в склад, когда пришлось в 1928-м году перебраться в Енотаевск и служить там в Троицком соборе.
Свящ. Иоанн Москаленко – крайний справа, второй ряд среди священников-миссионеров после 1908 года
Но это будет через 20 лет, а пока молодой энергичный батюшка продолжал миссионерские труды и украшал свой храм. 8 декабря 1911 г. ему объявлена благодарность епархиального начальства за пожертвования на новый колокол 500 руб[55]. Еще через 3 года, 4 апреля 1912 г., он награжден набедренником за ревностную миссионерскую деятельность, по ходатайству Совета Кирилло-Мефодиевского братства[56]. В селе проживало значительное количество молокан, в силу чего двухклассная женская церковно-приходская школа носила миссионерский характер[57].
Об одном из эпизодов миссионерских трудов о. Иоанн опубликовал отчет[58] – на двух труднодоступных хуторах в своем приходе, которые посещали сектанты-харизматики, творя ложные знамения и чудеса, он начал регулярно приезжать служить всенощные под открытым небом, а потом развил свою богослужебную активность настолько, что к 1912 году смог подвигнуть жителей, при поддержке Кирилло-Мефодиевского Братства, устроить молитвенные дома, а потом получил разрешение епископа свершать там и литургию.
Через год, 13 февраля 1913 г., его поощряют за усердное проповедование[59]. В 1916-м году его первенец Федор, которого родители прочили в священники, закончил 4 класса Астраханского духовного училища и поступил в семинарию[60] – он впоследствии работал преподавателем в Астраханском педагогическом институте. Революция не изменила путь о. Иоанна, и если бы Господь не остановил Георгия Москаленко – братья вполне могли попасть в ситуацию Каина и Авеля. Вероятно, об этом думал о. Иоанн в 1918-м году на отпевании брата в Троицком соборе Енотаевска и вспоминал два десятилетия спустя в подвале НКВД, преемственно сменившего диктатуру военных комиссаров. Доживи Георгий до этого дня, он вполне мог оказаться на месте беспощадного Балакирева.
Церковь Покрова с Пришиб
Не раз за годы миссионерства приходилось о. Иоанну слышать обвинения в адрес Церкви и отвечать на них, но сейчас ответ мог быть только один – отказ под этими обвинениям поставить свою подпись. Советская молодежь слов не воспринимает, а Балакирев по возрасту годился о. Иоанну в сыновья. Он и его сотрудники наверняка крещеные, и теперь священника мучает, желая уничтожить, его недовоспитанная, непросвещенная паства. Подрастают оболваненные школой и комсомолом поколения, уходят ко Господу воцерковленные старики – и на глазах тают приходы. Советский календарь намеренно игнорирует церковные праздники, и все труднее без конфликта на работе участвовать в литургии. Все меньше причастников Христа, особенно среди молодых.
Апокалиптическое развитие событий много раз в последние годы обсуждали с о. Иоанном приходившие со всего района в дом ктитора Константина Ковалева верующие – в эпоху всеобщего доносительства стало опасно ходить домой к священнику. Приезжали и взволнованные происходящим соседние батюшки. Храмы теперь закрывали вполне цивилизованно, «идя навстречу пожеланиям трудящихся», которых почти поголовно загнали в колхозы под страхом отправки Беломорканал копать или лес валить. Колхоз воспитывал послушание начальству и становился в руках власти инструментом разрушения Церкви. Идти в народ теперь означало – идти в колхозники и теми же антисектантскими методами действовать. Когда в колхозе стали собирать подписи за закрытие собора, именно церковный актив сумел сорвать это замаскированное отречение от Христа. А потом собрали три сотни подписей в защиту храма – всего три сотни исповедников веры на большое село! – но храм отстояли. А колеблющихся объявить свою церковность – все больше. Из 5 членов церковного совета двое умерли, а Ковалева посадили год назад. Осталось двое – Тихон Мозговой и Петр Гуськов. Не хотелось рисковать, но пришлось Гуськову, члену сельсовета, взять на себя обязанности ктитора. Мозговой пробовал сагитировать одного из старейших членов сельсовета хотя бы формально войти в церковный совет, тот сперва согласился, а потом испугался. Так же формально записали еще одного старика. Иначе храм отнимут в соответствии с Положением 1929 года, ввиду отсутствия лиц, отвечающих за имущество. Все понимают, но у всех семьи, дети – и никто не захочет рисковать, особенно теперь, после ареста священника, противиться безбожникам. Теперь их время и власть тьмы (ср. Лк. 22, 53).
Священник Иоанн Москаленко с семьей
27 сентября дело на попа Москаленко и кулака из Владимировки Лесникова Балакирев выделяет в отдельное производство[61]. Быстрой победы с Москаленко не вышло, надо было представить начальству хотя бы достигнутые результаты. А заодно вытянуть из него имена сообщников.
Между арестом о. Иоанна и началом арестов его помощников протянулась пауза длиной в полтора месяца, за которые о. Иоанн ничего не дал следствию для того, чтобы эти аресты обосновать. Пришлось Балакиреву менять тактику: неформально запустив в ход управляемый общественный остракизм, арестовать помощников Москаленко и дожимать их показаниями несговорчивого енотаевского попа с кампанией до запланированной ВМН.
23 января 2020 г.
ИСПОВЕДНИКИ ЕНОТАЕВСКИЕ: ХРОНИКА ПОДВИГА
Часть II. Мученики и предатели
Октябрь 1937
Первой жертвой стал ктитор Троицкого собора Петр Федорович Гуськов. 2 октября пленум сельсовета решил:
«За проявленную бездеятельность по реализации Займа и сбора займовых средств, что сам Гуськов, подписавшись на 50 р., воспротивился на подписку сына ловца, а также Гуськов, состоя членом Церковного Совета принял на себя обязанность ктитора, чем опозорил звание члена Сельского Совета, выразить Гyськовy политическое недоверие, из членов Пленума с/совета исключить и довести до сведения избирателей»[1].
Через 10 дней, 13 октября, исключен из рыбколхоза председатель церковного совета Тихон Лаврентьевич Мозговой[2], в дело подшит протокол собрания, похожий на коллективный донос. Камертон собранию бригадиров задал председатель колхоза, подведя итоги трех лет колхозного стажа Мозгового таким образом: «за нарушение трудовой дисциплины Мозговой неоднократно предупреждался руководством Колхоза, получал выговора и штрафы и все же остается неисправимым... являясь церковным старостой, тесно связан с попом, который за контрреволюционную работу арестован...». Продолжил один из бригадиров: «как тесно связанный с церковью и попом, ведущим антисоветскую и антиколхозную работу, вредили колхозу, таких людей в колхозе держать нельзя...». Дальше стали высказываться другие – о трудовой дисциплине, когда, например, староста «самовольно отлучался с работы в колхозе, ездил в Астрахань по вопросу о попе» – видимо, приход пытался выручить о. Иоанна. Последний выступающий развил тему до оргвыводов: «Он представитель церковников – ведет соответствующую агитацию за Церковь. Правление колхоза выражает к нему политическое недоверие... Мозгового следует исключить из колхоза и дело передать в следственные органы». Так и записали в решении: «сдать» церковного старосту, и через три дня препроводили протокол «для расследования его деятельности как представителя церковников, проявлявшего дезорганизацию в работе колхоза, на предмет привлечения к уголовной ответственности», в НКВД[3].
Енотаевский Троицкий собор до революции
Ноябрь 1937
Донос из рыбколхоза был как нельзя кстати: из-за упрямого попа Балакиреву пришлось просить о продлении срока следствия. 2 ноября появляется первое ходатайство «о продлении срока ведения следствия и содержания под стражей МОСКАЛЕНКО Ивана Андреевича на один месяц (по 2/XII-37 г.)»[4] перед ВЦИК через 8-й (Учетно-регистрационный) отдел ГУГБ. Все это оформлено с визами 4-го (секретно-политического) и 5-го (особого) и отделов, начальника УНКВД Сталобласти – в общем, пришлось обеспокоить начальство своими неудачами, и теперь приемлемый результат Балакиреву нужно было дать любой ценой.
18 ноября датировано постановление на арест Мозгового, – по 1-й категории, на расстрел, – и положенные ордер и протокол обыска[5] в его доме по улице Октябрьской дом № 12 – был изъят паспорт, 2 листа молитвы и расписка от 22 июня астраханского архиерея на 50 рублей. На первом допросе в тот же день следствие установило, что бывший колхозник Тихон Лаврентьевич Мозговой середняк – есть дом, 2 верблюда, пара быков, три коровы, 10 овец, ему 45 лет. Жена Агpипина, 41 год, сын Иван, 19 лет – работает монтером на почте, дочь Клавдия, 17 лет, учится в Астрахани, дочь Евгения, 16 лет, учится в школе, сын Петр, 14 лет. В 1930-м году арестовывался органами ОГПУ за участие в восстании с. Енотаевск. На вопросы о к/р деятельности – твердый отказ, но про общение с о. Иоанном в протокол заносится кое-что полезное для дела:
«священник Москаленко говорил мне, что надо больше заготовлять для церкви свечей, просвир и др. а то ведь этому всему скоро придет край. При этой Сов. власти Церковь совсем обрекается на гибель... К Москаленко приезжали священники других сел нашего района, фамилий я их не знаю, но знаю, что они нашего района... Эти приезжие священники часто бывали в церкви, и после окончания службы в церкви идут с Москаленко к нему в квартиру, это я сам лично всегда видел»[6].
После неудачи с Москаленко «разговорить» Мозгового надо было любой ценой – и это удалось
После неудачи с Москаленко «разговорить» Мозгового надо было любой ценой – и это удалось. Через 6 дней, 24 ноября, он подписал капитуляцию – «решил больше не запираться, а рассказать чистосердечно следствию...» все, что следствию нужно. А нужно было подписать следующее: в 1934-м году Москаленко, завербовав его в нелегальную организацию церковников, прямо предложил подрывать колхозы, вербуя колхозников и «доказывая им, что колхозы это гибель человечества, которые надо развалить, ибо при Сов. власти и колхозах Церковь обрекается на гибель». Храм под пером Балакирева превратился в явку, где «для конспирации и гарантии от провала мы обычно после богослужения в церкви незаметно оставались и решали свои к-p дела. Двадцатка ‟из особо надежных и к-p настроенных людей, каковые бы могли отстаивать права Церкви, и всех отколовшихся привлечь обратно к Церкви” произвела учет верующих, путем отбора подписей каковых насчитали более 300 человек. Из лучших лиц двадцатки, без согласия собрания верующих, нами были организован церковный совет, в который вошли члены нашей к-p организации Ковалев, Гуськов, Тиндо (умер в 1937-м году), Соколов (тоже умер еще в 1935-м году) и я – Мозговой...». Подписал он и участие в мартовском восстании, и угрозы отомстить при отборе у него хлеба: «Я тоже пойду и буду грабить вас, придет наше время»[7].
Времени до 2 декабря маловато, и появляется второе ходатайство – до 2-го февраля 1938 года»[8]. Но результаты нужны, и 27 ноября в дело подшит протокол очной ставки с Мозговым, чьи показания аналогичны показаниям Троицкого. Ответ о. Иоанна записан так: «Нет, этого я также не признаю, и показание это считаю ложным». Приписка: «От подписи Москаленко отказался по мотивам ложности показания Мозгового»[9]. Разнообразие почерков позволяет усомниться в том, что о. Иоанн вообще видел этот документ. Больше в деле бумаг с его участием нет.
Декабрь 1937
ЕжовщинаВ декабре арестованы оставшиеся члены церковного совета собора – по ст. 58 п. 9-10 и 11 УК, по первой, расстрельной категории. Константина Ивановича Ковалева – допросили 30 ноября, а документы на арест[10] и обыск[11] датированы декабрем, в спешке напутали. Петра Федоровича Гуськова арестовали[12] 1 декабря на Волге, в мокрой одежде, когда со своей рыболовной бригадой он ловил рыбу для рыбколхоза. Накануне, 30 ноября, в его отсутствие обыскали его дом, изъяв, кроме документов, грамот и переписки, также крест, серебряную чашу и церковные вещи – 6 шт[13]. Арестованный «колхозный ловец /церковный ктитор/ (подчеркнуто двумя чертами), из батраков, имел лодку и одного верблюда. Его жена Евгения Петровна домохозяйка, дочь Маpия 16 лет, учащаяся в Енотаевск. школе, сын Федоp, 1910 г., жил с отцом, работал ловцом в колхозе, жена сына Валентина Ивановна, 27 лет, внук Александp, 2 г.». Протоколы первого допроса Гуськова[14] и Ковалева[15] – стандартный диалог: обвинение и отказ.
За неделю сломить арестованных не получилось, и начинается поиск компромата на них.
7 декабря в дело подшиты справки сельсовета, из которых следует, что обязанности ктитора переходили последовательно внутри уменьшающегося в составе церковного совета: после посадки Ковалева – к родственнику Гуськова – И.А.Тиндо, а после его кончины Гуськову пришлось взять их на себя, и это расценили как «двуличную работу на селе. За такое действие из состава членом с/совета выведен как не внушающий политического доверия...»[16]. Про Ковалева написали: «никаким общеполезным трудом не занимался и принимал активное участие в делах церкви»[17]. Про Гуськова – имеет дом и корову.
17 декабря 30-летний шофер Енотаевской МТС[18], который в 1932–33-м годах работал председателем Енотаевского с/совета и Мозгового знал «как активного церковника, заядлого единоличника, саботажника проводимых мероприятий партии и Сов власти...», укрепил обвинение пространными цитатами из слов земляка. Он припомнил, как после исключения из колхоза радовался Тихон Лаврентьевич: «только что насильно вырвался из этой колхозной ямы. Теперь стал вольным человеком». Оказывается, Мозговой «лечил больных молитвенными заговорами» и «на протяжении ряда лет тесно связан с попом села Енотаевск Москаленко и рядом других церковников».
Через 10 дней показания дали два старика, у которых летом 1937 года Мозговой просил разрешения формально записать их для увеличения численности в церковный совет, чтобы храм не закрыли под предлогом отсутствия ответственных за его имущество. 63-летний колхозный плотник[19], член сельсовета с 20-летним стажем, сперва согласился, а потом отказался. Не забыл он процитировать антиколхозные высказывания Мозгового и сообщить, что так же точно был формально записан в члены церковного совета 62-летний колхозный кузнец, который на следующий день был допрошен[20] и рассказал примерно то же самое, и так же припомнил скептические высказывания о колхозе Мозгового и Ковалева.
Нет сомнения, что все эти аргументы были предъявлены обвиняемым. Чем были два месяца в подвале НКВД для них, можно только догадываться, но признательных показаний от них – нет.
Январь 1938
Два месяца второй отсрочки истекают, и вторые протоколы допросов Петра Федоровича Гуськова[21] 27 января и Константина Ивановича Ковалева[22] 28 января 1938 года – их победа: все обвинения отвергнуты, показаний на Москаленко не дали и виновными себя не признали.
Февраль 1938
2 февраля 1938 года закончилось время второго продления срока следствия, начинается лихорадочное оформление материала на Тройку. Подшиваются справки сельсовета на Москаленко[23] и Мозгового[24]. Про Москаленко: «проживал в с. Енотаевск и являлся священнослужителем с 1928 года, и данную профессию имеет вообще с 1908 г». А про Мозгового: «До 1930 года имел зажиточное хоз-во. В 1930 году за активное участие в Маpтовском восстании арестовывался по линии О.Г.П.У. Состоя членом Енотаевского Pыб. Колхоза – одновременно являлся председателем церковного совета. Имеет близких родственников, раскулаченных и высланных за восстание».
Спешно подверстываются к делу показания против Гуськова и Ковалева. 3 февраля 36-летний член рыбколхоза[25] рассказал, что Гуськов «вел среди колхозников церковною пропаганду за то, что есть Бог, и что закрывать церковь нельзя, поэтому он лично отказался от подписи за закрытие Енотаевской церкви, в чем агитировал и других...», то есть блокировал использование колхоза для подготовки закрытия храма, «уходил с работы под видом церковных праздников, уводя за собой и других, говоря, что работать грех», про Госзаем говорил, что «подписываться необязательно, кто как хочет, т. к. мы сами живем плохо». О Конституции – «что это только пишут, а на самом деле другое», и «был тесно связан с попом Москаленко и членами церковного совета Ковалевым и Мозговым».
На следующий день в РайФО сдали изъятые у Гуськова церковные ценности[26] («один серебряный крест, одна серебряная дароносица с прибором (ложечка, чаша, ковчег), епитрахиль, 2 сумочки и 1 воздух)». А к делу приобщен донос на Ковалева от его родственника по жене – 43-летнего счетовода рыбколхоза[27]. Бдительный счетовод обращает внимание следствия на изменение тактики классового врага – вначале Ковалев с ним прекратил общение, когда тот активно работал в сельсовете во время коллективизации, а три последних года начал восстанавливать отношения, и приходилось вступать в диалог. Повторение в миниатюре драмы Патриарха Тихона – от анафемы до вынужденной лояльности. Отголоски горячих споров слышны в доносе: «Я Ковалеву возражал и убеждал его оставить церковь, а идти в колхоз или же в Государственное предприятие работать», а оппонент продолжал жить « на средства, извлекаемые от доходов церкви. И кроме нигде не работал», потому что «был настроен против колхоза и считал колхозников людьми заблyжденными, т. к. они стали забывать религию, давать согласие на закрытие церкви... и считал, что мы долго в колхозах жить не будем», и до того выпал из советского социума, что «запрещал своему ребенку посещать школу... т. к. в ней преподавали против религии». Ковалев, Мозговой и Гуськов старались «о незакрытии церкви они... среди пожилых женщин, поручая им внедрять это среди их знакомых и родных».
Доносчик даже подсказывает следствию: «прошу вызвать его сына Ковалева Михаила, проживающего по улице Коминтерна дом № 6 у Горшениной, он вам может сказать фамилию, а возможно, и где живет» еще один церковник, а еще «у них был человек, проживающий в с. Федоровке», указан друг Ковалева – Томилин Андрей Иванович – и сторож церкви Гришин Федот. Важный штрих к обвинению Ковалева – «его убеждения сводились к тому, что все живое на земле живет только под руководством Бога».
Важный штрих к обвинению Ковалева – «его убеждения сводились к тому, что все живое на земле живет только под руководством Бога»
Эх, где ж ты раньше был! Столько новых имен, но дело надо, к сожалению, завершать. Однако для порядка «сигнал» отработан: 7 февраля счетовод на допросе[28] повторяет и усиливает свой донос:
«В 1936-м году среди общественности разбирался вопрос о закрытии церкви. Колхозник рыбколхоза Мозговой Тихон Лаврентьевич, единомышленник Ковалева, среди колхозников вел агитацию о противодействиях к закрытию церкви, такую же агитацию вел их единомышленник Гуськов Петр Федорович, в результате этой работы многие колхозники не подписались о закрытии церкви».
За три дня сыщик-любитель успел добыть для следствия имя церковника из Федоровки – Яков Почипков, но Яков и другие не успели попасть в подвал НКВД, спасенные мужеством трех енотаевских мучеников веры.
Свидетельских показаний было явно маловато. Пришлось вновь использовать Мозгового, послушно повторявшего нужные слова на очных ставках 9 февраля 1938 года с Ковалевым[29] и Гуськовым[30], с однотипными обвинениями в адрес каждого из бывших друзей: «Да, свои показания от 24/XI-37 г. о перечисленной выше его к. р. деятельности я еще раз подтверждаю полностью». В тот же день, 9 февраля, Балакирев подписал обвинительное заключение, в котором для приличия написал, что к-р вредительская организация во Владимировке вскрыта в конце 1937 года[31], а не в сентябре, как в им же написанном постановлении[32] о выделении дела Москаленко в отдельное производство. Усилил мотивацию обвиняемых, «так как война с Японией и с Германией несомненна, а поэтому всеми способами надо подрывать колхозы, всех отколовшихся от церкви вовлекать вновь с целью отстоять церковь», а свое поражение облек в обтекаемую форму: «По делу полностью признался Мозговой, остальные уличаются свидетельскими показаниями»[33].
В приговоре Тройки о. Иоанн назван «одним из руководителей к-р церковновредительской организации. Устраивал к-р сборища, на которых давал указания вести к-р вредительскую и подрывную деятельность в колхозах»[34]. Расстрелять «по 1 категории» успели уже так много, что областная Тройка решила[35] дать всем по «десятке» ИТЛ.
Один из защитников Троицкого собора был расстрелян на его ступенях, поскольку активно препятствовал закрытию храма
Правда, один из защитников Троицкого собора все-таки был расстрелян прямо на его ступенях, поскольку активно препятствовал закрытию храма. Это был Петр Андреевич Шагин, ктитор второй существовавшей тогда в Енотаевке Казанской деревянной кладбищенской церкви, имевший 5 детей. Жену его, Евдокию Акимовну, после расстрела мужа парализовало, и многие годы за больной матерью ухаживала малолетняя дочь Таисия, в конце своих дней постриженная в монахини с именем Боголепа[36]. Шагины были духовными чадами местного подвижника протоиерея Николая Ситкина (1866–1952), служившего в с. Никольское с 1930 года до конца жизни[37]. Тайком от властей он крестил, отпевал, причащал[38]. В доме Шагиных в годы гонений был один из тайных храмов...
Оказалось, что есть в Енотаевке и совсем юные исповедники веры, плоды трудов о. Иоанна. Когда согнали школьников младших классов сбрасывать с купола собора заранее подпиленные кресты, к которым привязали канаты, и детям велели их тянуть, очевидцы вспоминали: «Мы были тогда детьми. За канаты взялись, а не тянем и друг другу шепчем: ‟Нельзя. Бог накажет”. Кресты пришлось сбрасывать взрослым»[39].
Весна 1938
15 марта был расстрелян предшественник Ежова – Г.Ягода, не за горами был и конец «ежовщины». Но на судьбе о. Иоанна это никак не отразилось. 25 апреля 1938 Москаленко[40] и Ковалев[41] по наряду ГУЛАГа №441 отправлены в Ухтпечлаг
Вятлаг
Весна 1939
Агриппина Константиновна Москаленко 06.07.1882 – 16.04.1967, супруга о.Иоанна МоскаленкоЗачистка страны завершена, Ежов сделал свое дело и должен уйти – теперь карьерный взлет Балакирева обернулся против него. 7 марта 1939 года его для приличия сперва переводят из Енотаевки начальником Наримановского РО НКВД – и той же датой увольняют в запас, как «непригодного к службе в НКВД». А страна надеется на перемены, и до лагерей эти надежды тоже доходят. В апреле 1939 года о. Иоанн подает заявление на пересмотр дела, но получает отказ[42] – ежовщина официально признана ошибкой, но осуждение о. Иоанна НКВД ошибкой не считает и 5 мая сообщает[43] об этом его семье, которая к этому времени перебралась в Астрахань, на ул. Сазонова, дом № 82. Полвека о нем будут стараться не рассказывать.
Троицкий храм пробовали разобрать, но раствор оказался настолько крепким, что вместе с раствором крошились кирпичи. Верующие долго не давали выносить иконы из храма, но борьба была неравной – иконы порубили на дрова и развезли по организациям для топки печей. Рачительные власти привезли рабочих и огромные чаны – смывали золото с иконостаса на дно, воду сливали, а золото собирали.
Верующие долго не давали выносить иконы из храма, но борьба была неравной – иконы порубили на дрова
Колокол на колокольне был слишком велик – его сбросили, сперва расколов на части. Сторож и звонарь Федот Гришин при закрытии храма сумел снять со стены и спрятать под куртку икону архангела Михаила. Эта икона все эти годы хранилась в их семье и в 2004-м году вернулась в собор. Спасена и вернулась также икона свт. Николая[44].
Осень 1940
30 октября 1940 года о. Иоанн из Котласа прибывает в Вятлаг на ОЛП-1 п. Рудничный, потом на ОЛП-2 п. Сорда Верхнекамского района Кировской области – здесь финальная точка его лагерного и жизненного маршрута.
Отец Иоанн Москаленко. Вятлаг. Фото из личного дела заключенного
Лето 1942
16 июня 1942 года о. Иоанн скончался[45] в лазарете ОЛП-2 «от сердечной недостаточности, истощения, старческой дряхлости» – так записывали смерть от страшного голода первой военной зимы, выкосившего половину лагеря, священников, одним из которых был о. Иоанн Москаленко. В архивной справке нет сведений о его внутреннем борении, молитвах, слезах и бесчисленных унижениях, о его духовных озарениях, колебаниях между отчаянием и упованием на Бога.
А Балакирева война востребовала и реабилитировала[46]: в декабре 1942 он попадает в Особый отдел 19 армии, а заканчивает майором, в должности зам. начальника контрразведки СМЕРШ 132 стрелкового корпуса.
От войны до Перестройки
Храм после первой неудачной попытки разрушить использовали под склады зерна и хозтоваров. В застойные годы енотаевские активисты-безбожники пошли на хитрость – не пожалев чернил, изобразили ими трещину на стене собора и отослали в Москву фото, но обмануть экспертов не смогли: храм им разрушить не дали. Потом хотели сделать в храме музей, но в итоге только на деньги государства перекрыли кровлю[47].
Енотаевск в советские годы, после закрытия храма
1988–1990
В 1988-м г. началась борьба за возрождение собора[48]. Местной государственной и партийной властью в этом было отказано. Но в Центре преемники дела товарища Балакирева нашли более гибкую стратегию:
«...В настоящее время в Советском Союзе тенденции к снижению религиозности нет... И встают вопросы, что партии выгоднее – верующий в Бога, ни во что не верующий или верующий и в Бога, и в коммунизм. Я думаю, что из двух зол выбирают меньшее... религия входит в социализм, и даже не входит, а въезжает, как по рельсам. И так как власть полностью принадлежит нам, то, я думаю, в наших силах направить эти рельсы в ту или иную сторону, в зависимости от наших интересов...»[49].
Им принадлежала не только власть – за 70 лет безбожия изменилось сознание людей, сбылось пророчество м. Марии (Скобцовой).
Настоящее и будущее Церкви
Итак, неожиданно для местных чиновников из Москвы пришло разрешение на открытие храма – с условием, если соберут «двадцатку», – и она собралась в том же сельсовете, а из Астрахани приехал уполномоченный по делам религии вместе со священником Василием Цынько. Это собрание бабушек от 1912 до 1933 года рождения во главе с молодым батюшкой не остановил отказ предсельсовета выдать ключи: они сбили замок и начали расчищать храм, отдавая свои скромные доходы на его реставрацию, растянувшуюся почти на три десятилетия.
Есть в Енотаевке улица Москаленко, но это память первого военкома – именами героев веры улиц пока не называют
Можно считать, что заявление о. Иоанна о пересмотре дела удовлетворено... спустя 50 лет – 16 января 1989 года страна начинает реабилитацию репрессированных тем же конвейерным методом, сменив направление конвейера на противоположное[50]. Со временем процесс остановился на полпути, но о. Иоанну повезло: 26 сентября1989 г. зам. прокурора Астраханской области утвердил заключение по делу[51], и появилась справка[52] № О-2738 о реабилитации Москаленко Ивана Андреевича. Затем целый год, почему-то в режиме секретности, КГБ искал по всей стране и нашел в Минске сына о. Иоанна, чтобы 16 октября 1990 г. вручить[53] Москаленко В.И. бумажку о том, что его отец – не преступник. 7 лет спустя внук П.Ф. Гуськова проявил интерес и получил разрешение познакомиться с делом деда. На этом негромкое покаяние государства завершилось. Есть в Енотаевке улица Москаленко, но это память первого военкома – именами героев веры улиц пока не называют.
12 июля 1990 г., на праздник Петра и Павла, состоялось освящение Енотаевского Свято-Троицкого собора и отслужена первая литургия. 30 лет восходят в дом Божий новые церковные поколения по ступеням, политым кровью сражавшихся за него мучеников, чьи имена помнят старые стены. Бог помнит и возвращает их из забвения – всем смертям назло.
Сентябрь 2019
Прошло 30 лет после реабилитации о. Иоанна Москаленко и 77 лет после его кончины. В последнее воскресенье сентября 2019 года над его безымянной могилой воздвигнут поклонный крест на заброшенном лесном кладбище ОЛП-2 Вятлага, возле поселка Сорда Верхнекамского района Кировской области, попечением его потомков и прихожан Покровского храма г. Кирс. После исчезновения о. Иоанна в Енотаевке рассказывали, что его посадили на паром и затопили посередине реки. Фольклор улавливает идею репрессий – «концы в воду».
Два других енотаевских мученика также исчезли в недрах ГУЛАГа. По воспоминаниям дочери П.Ф. Гуськова, после войны в Енотаевку приезжал сидевший вместе с ним в лагере в Саратовской области человек, известивший о его смерти. Петр Федорович не дотянул всего год до освобождения.
Поклонный крест на заброшенном лесном кладбище ОЛП-2 Вятлага
Они не оставили нам своих поучений, но их умение дать всему в жизни беспристрастную евангельскую оценку чрезвычайно актуально.
«Если общество всё больше и больше склонно оправдывать злодеяния советского периода, то Церковь в данном случае обязана не просто говорить, но даже уже и кричать: люди, одумайтесь! Нельзя, грех оправдывать братоубийственное кровопролитие ни в какой форме, ни ради каких ‟великих” целей, ценностей и идеалов!.. Общественное покаяние начинается с того, чтобы, как неоднократно говорил Святейший Патриарх Алексий, назвать вещи своими именами: грех – грехом, убийство – убийством, мерзость – мерзостью»[54].
«Новомученикам предлагали, в лучшем случае, совместить храм Божий с идолами, политическими и идеологическими, а в худшем – разрушить всякие Божии храмы ради поклонения идолам. Но они не пошли по этому пути. Благодаря им наш народ имеет этот урок и имеет пример. И память о них может дать нам способность отражать всякие соблазны идолопоклонства»[55], – сказал Святейший Патриарх Кирилл. Да, может – но нет ей ни места, ни времени в безостановочном потоке суеты жизни. Не вглядываясь во тьму эпохи репрессий – не увидим и «свет, который во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1, 5).
Нелегко размышлять над горькими архивными бумагами, сквозь которые прорывается к нам боль и скорбь наших предшественников, – гораздо проще жить так, как будто не было на земле мучеников енотаевских, но – как без них сформировать в душе духовно-нравственный стержень, который будет сохранять нас в любых обстоятельствах жизни[56]? И нам не хватает этого стержня! «В течение свой жизни человек сеет семена. Семена эти прорастают в душах других людей, влияют на их судьбу[57], – говорит митр. Антоний. – Если мы всем сердцем, всем умом и памятью, всей нашей чуткостью, во всей правде задумаемся над жизнью усопшего... И если мы решимся так жить, чтобы наша жизнь была продолжением всего, что было в нем благородного, и истинного, и святого, тогда действительно этот человек прожил не напрасно, и мы поистине почувствуем, что сами живем не напрасно»[58].
24 января 2020 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий